Затем в середине 1920-х годов Фрейд познакомился с Вольфом – эльзасской овчаркой с широкой “улыбкой” и ушами, напоминающими летучую мышь. Так собаки превратились из психологических символов в настоящих друзей и даже сотрудников Фрейда. Аналитик подарил Вольфа в 1925 году своей дочери Анне, чтобы тот охранял её во время вечерних прогулок по Вене. Однако учёный так полюбил собаку, что Анна даже шутила с подругой о возможном психологическом переносе – будто бы её отец перенёс весь свой интерес к дочери на овчарку.
И всё же в своей работе Фрейд игнорировал связь между психическим состоянием своих пациентов и эмоциональным фоном их домашних животных, в то время как другие специалисты, наоборот, обращались к этой теме. Так, Иван Павлов, изучив работу Фрейда о неврозах, решил создать собственную модель невротического поведения, используя лабораторных собак. Почему же Фрейд – человек настолько поглощенный связью сознания с подсознанием и практикой психоанализа, совсем не интересовался собаками, пока не вошёл в пожилой возраст?
Ответ, возможно, имеет большее отношение к людям, нежели к питомцам.
Через несколько лет после приобретения Вольфа Фрейд завёл двух рыжих чау-чау. К тому времени психологу было более 70 лет, и одна из собак – приземистый пушистик по кличке Джофи – стала для Фрейда особенным компаньоном. “Когда Джофи вставала и зевала, он понимал, что час истёк”, – рассказывал Мартин Фрейд, старший сын аналитика. Одна из пациенток Зигмунда, поэтесса Хильда Дулиттл, была так раздражена тем, как Джофи бродил по комнате в конце сеанса, что по её словам “Профессор был больше заинтересован в Джофи, нежели в моей истории”.
Зигмунд Фрейд и Джофи // Источник - Associated Press
Фрейд был убеждён, что Джофи успокаивала его пациентов, и что они были более открытыми и откровенными, когда она находилась в комнате.
Психиатр Рой Гринкер встретился с Фрейдом в 1932 году. Он рассказывал, что во время терапии Джофи неизменно лежала рядом с кушеткой. Если она вставала и подходила к двери, царапаясь, чтобы её выпустили, Фрейд говорил Гринкеру: “Джофи не одобряет то, что вы говорите”. Когда она снова царапалась с другой стороны, чтобы вернуться в комнату, он говорил: “Джофи решила дать тебе ещё один шанс”. А однажды, когда Рой был особенно эмоционален, и Джофи запрыгнула к нему на диван, Фрейд воскликнул: “Видите, Джофи так рада, что вам удалось обнаружить источник своей тревоги!”.
Джофи умерла в 1937 году. Несмотря на то, что Фрейд был опустошён из-за этой потери, он приобрёл ещё одну собаку породы чау-чау по имени Люн. К тому времени началась война, и уже в следующем году вся семья аналитика была вынуждена бежать от нацистов. Вместе с новой чау-чау они переехали в просторный кирпичный дом в Северном Лондоне с большим зелёным садом. Сегодня этот дом функционирует как музей, но кабинет Фрейда сохранился в первозданном виде – со знаменитой кушеткой, затянутой гобеленом, и очками в круглой оправе. Дом также усеян призрачными следами любимых собак профессора. В нём можно найти фотографию Анны в рамке со своей чау-чау (названной Джофи II в честь первой Джофи), портрет Джофи II, висящий в старой спальне Анны, фотографию Вольфа, висящую за ткацким станком, копию стихотворения, которое Вольф “написал” в честь 70-летия Зигмунда. В одной из спален для гостей по кругу играют домашние фильмы, в которых постоянно присутствуют собаки, резвящиеся в саду с другими членами семьи и путающиеся под ногами.
Было бы интересно узнать, задумывался ли Фрейд когда-нибудь о внутренней жизни Вольфа, Джофи, Люн или собак в целом. Несмотря на то, что они присутствовали на его аналитических сеансах и проводили огромное количество времени с психологом, Фрейд, похоже, никогда не пытался их анализировать. Возможно, это было связано с тем, что он не хотел видеть тревогу, нервозность или истерию, как черты своих пушистых компаньонов. По словам Анны, больше всего он ценил в своих собаках отсутствие двойственности, а также их преданность, благородство и верность. "Собаки любят своих друзей и кусают своих врагов, – говорил Фрейд, – в отличие от людей, которые не в состоянии бескорыстно любить и смешивают любовь и ненависть".
Зигмунд Фрейд с собакой // Источник - Freud Museum London
Однако, он верил в межвидовую дружбу. Хорошая подруга Фрейда Мари Бонапарт была французской принцессой, интересующейся психоанализом, – именно она заплатила нацистам, чтобы Фрейды смогли покинуть Австрию. Девушка также интересовалась собаками и написала целую книгу о своей собственной златовласой чау-чау по кличке Топси. В письме к ней Фрейд писал: "Это действительно объясняет, почему кто-то может любить таких животных, как Топси (или Джофи), с такой необычайной силой: привязанность без амбивалентности, простота жизни, свободной от почти невыносимых конфликтов цивилизации, красота существования, завершённого в самом себе... Часто, поглаживая Джофи, я ловил себя на том, что напеваю мелодию, которую, будучи немузыкальным человеком, не могу не признать арией из "Дон Жуана" – ‘Узы дружбы объединяют нас обоих....’".
Собаки для Фрейда не были похожи на людей, или, по крайней мере, не были похожи на его пациентов. Вероятно, поэтому он приветствовал их в своей личной жизни и на своих сеансах. Возможно, он также был немного разочарован в человечестве.
За год до своей смерти в 1982 году Анна Фрейд попыталась объяснить преданность своего отца собакам в конце жизни. Она считала, что это было отражением его разочарования в людях и "неослабевающей жестокости и слепой жажде разрушения" в военные времена. "В этих обстоятельствах, – писала она, – стало легче отвернуться от своих собратьев и обратиться к животным".
К своему 83-летию Фрейд был погружён в эмоциональные страдания бесчисленных пациентов, пережил две мировые войны, стал свидетелем преследования евреев и едва избежал отправки в концентрационный лагерь вместе со своей семьёй. Он также был болен раком челюсти, мучительным и запущенным случаем, который к 1939 году стал неоперабельным. Его челюсть подверглась некрозу, и Люн стала избегать хозяина. Фрейд был убежден, что собаку отпугивал запах инфекции, исходивший от его лица. Он не винил её. Он любил своего питомца и утешался тем, что наблюдал за ней издалека до самой смерти в том же году.
Возможно, именно потому, что его взаимоотношения с собаками не строились на разговорах, а значит, и психоанализе, в самые трудные годы Фрейд нашёл “утешение” в существах, неспособных на злодеяния. Профессор воспринимал влечения, страсти и привязанности своих питомцев не иначе как что-то простое, честное и прямое. Десятилетия, в течение которых он пытался распутать людей, окончательно и бесповоротно превратили его в настоящего фаната собак.
